Тема #240976

Потом были книги по истории цивилизации - Ясперс и Тойнби, Хантингтон и Фукуяма, Гумилёв, Даймонд, Докинз и многие другие.
Но начиналось всё с этого простого симулятора развития сложной системы под названием "человечество". В нём было заложено в грубом наброске уже всё основное - и честность, и вероломство, и наука, и экономика, и социология, и религия, и, самое главное - основное качество любых неравновесных систем - неистребимая жажда постоянного развития, именуемая прогрессом.

Прогресс - латинское слово. Оно обозначает постепенное, но неостановимое движение чего-либо вперёд. Пути прогресса не всегда видны невооружённому взгляду и, часто кажется, что "стрела времени" перестаёт лететь вперёд и даже возвращается назад, иногда больно раня тех, кто верит в то, что "завтра всегда будет лучше, чем сегодня". Ведь отнюдь не всегда "лучшее завтра", оцениваемое с эгоистической позиции наблюдателя, соответсвует "лучшему завтра" вообще. Крах одних всегда является прологом успеха других. "Свято место пусто не быва". Гонка прогресса не имеет финишной черты, в этом забеге нет победивших. Есть - пока не проигравшие.

Посмотрим на мир в 3500 году до н.э.:



Древнейшие цивилизации мира жмутся к бассейнам крупных рек - Нила, Тигра и Ефрата, Инда и Ганда, Хуанхэ. Это аквадеспотии. Государства эти тоталитарны по своей сути, но они могут обеспечить своим подданым гораздо более сносные условия существования, нежели окружающая их "серая зона" племён охотников, собирателей и кочевников. У них есть очень несовершенная, но прогрессивная на тот момент технология поливной пойменной системы земледелия. Пойма грязна и полна болезнями, население там скучено и совершенно бесправно, там нет степной или лесной вольницы, но там есть главное, что двигает вперёд эти сообщества - там есть стабильность.

Еда там есть всегда и её хватает на то, чтобы поддерживать плотность населения, абсолютно недостижимую для охотников и собирателей, живующих в "серой зоне" леса или саванны. Там для питания племени размером в несколько сотен человек надо иметь под ногами территорию размером с современную Чехию. То есть - плотность населения охотников и собирателей мизерна, это даже не газ, а почти что полный вакуум. Все современные "дикие" места Европы гораздо более обитаемы, чем окрестности современного Берлина в 3500 году до н.э. При этом дичь охотниками истребляется абсолютно хищнически и через какое-то столетие-другое ландшафт целого континента может поменяться до неузнаваемости. Примером могут служить Америка и Австралия.

Скотоводы-кочевники имеют более интересную, уже не присваивающую, а производящую экономику, но ограничены в другом параметре - они не могут обеспечивать столь высокий прирост населения, как оседлые земледельцы. Грудной ребёнок минимум до трёх лет висит на шее у матери, которая вынуждена таскать его на руках от кочевья к кочевью. А это - десятки и сотни километров. Второе дитя в такой ситуации становится опасной обузой. Специфические практики предохранения от зачатия у кочевых народов - родом от тех времён.

Скотоводы легко могут выставить в поле 10 000 всадников, но совершенно не могут завоевать миллионное население дельты Нила или Инда. Земледельцы просто завалят их трупами своей голозадой пехоты и перемелют степную вольницу в жерновах изнурительной войны, к которой скотоводы совершенно не готовы. Результатом такой ситуации является хрупкое равновесие между степью и пашней - степь набег за набегом выжигает пашню, пашня отвечает карательными акциями возмездия. Этот евразийский пульс продолжится ещё добрых четыре тысячи лет, пока пашня таки не победит степь.

Человеческие общества будут соревноваться между собой сотни лет. Империи будут рушиться, народы будут уходить в небытиё, но прогресс будет неспешной поступью идти по земному шару. Через пять тысяч лет картинка поменяется, и разительно:



Китай и Индия полностью заняли свои "экологические ниши", при этом обе цивилизации сознательно замкнулись "в себе", для чего Китаю пришлось даже помочь природе, возведя на своих северных границах искусственную преграду - Великую Стену, заменившую собой недостающие горы, пустыни и реки.

Европа, выросшая из скудных северных окраин Средиземноморья - Рима и Греции, не только заняла всю отпущенную ей нишу "полуострова Европа", но и выплеснула себя через Мировой Океан в мир. Попытки Европы зачистить под себя Евразию, предпринятые ею как минимум трижды, упёрлись в нового гиганта - Россию, объединившего в себе сильные стороны степи и пашни, да ещё и взявшего на вооружение первородный римский дух самой Европы. Гигант научился выживать на бесплодных до него равнинах северной Евразии и, вцепившись в промёрзлую землю и ощерившись сталью, кириллицей и самодержавием, закрыл Европе путь на Восток.

В других местах Ойкумены судьба европейской экспансии тоже сложилась по-разному. Индия и Китай смогли её отбить, но потери их были даже серьёзнее, чем у объединённой Евразии - Китай только в середине ХХ века сумел вернуть себе свою проектность, а Индия, скорее всего, ищет её и до сих пор.

Как карточный домик, эта экспансия опрокинула всех слабых - цивилизации Америки, Австралии и Африки не выжили в этой схватке. Коренных североамериканцев и австралийцев, как самых слабых, зачистили практически полностью. Африканцы и латиноамериканцы выжили, но их культуры мутировали настолько, что узнать в них те черты, которые были им присущи раннее, теперь очень сложно.

Магриб и Ближний Восток, видя "угрозу с севера", смогли спрятаться за другим щитом - религиозным. Выбор этот был преопределён исторически - если бы пророка Мухаммеда не было, арабам стоило бы его призвать из альтернативной реальности. К моменту Крестовых походов, задачей которых, понятное дело, был не абстрактный Гроб Господен, а весьма прозаические интересы Европы на Востоке, ближневосточная цивилизация была сцементирована идеей ислама и Ричард Львиное Сердце увидел перед собой Салах ад-Дина - "благочестие веры", а не просто полководца Юсуфа ибн Айюба.

То есть везде, при столкновении людей между собой - будь то конкуренция, торговля, война, экспансия, миссионерство, прозелитизм или культура - в ход везде и всегда пускались технологии.

При этом, совершенно не стоит сводить понятие "технологии" к науке или даже уже того - к технике.
Любая социальная практика, будь то обычай, семейный уклад, религия или язык - по сути дела являются социальной технологией. В отсутствии той или иной социальной технологии общество, её лишённое, оказывается беззащитным перед обществом, эту технологию имеющую и применяющую для целей противостояния.
Недаром, в классической "Цивилизации" Сида Мейера вроде бы совершенно бесполезный "мистицизм" почему-то прямой дорогой вёл к гораздо более понятной "философии", которая уже через несколько ходов давала "химию", "сгорание" и "сталь", после чего радостный император гнал свои линкоры и танки через полкарты на завоевание бедуинов с кремневыми ружьями и паровыми судами.

Что предопределило успех Европы в её экспансии? Сочетание на одном судне косого и прямого парусного вооружения, которое позволяло плыть быстро и далеко? Или практика майората, которая по сути дела выталкивала всех младших сыновей рода из родовых гнёзд в наёмники и мореходы? Трехпольная система земледелия или изобретение стремян? Западная версия христианства или Гольфстрим?

Ответов много и все они правильные - в большей или меньшей степени. Ведь мир, в отличии от бессмертной игры Сида Мейера - не строгая цифровая модель, в которой можно поделить мир на клеточки и назвать их "лес", "поле" или "луг".

Однако, одна бессмертная фраза верна для Цивилизации и для "Цивилизации":

"Все проповеди римских понтификов не поменяли нравственность и семейные ценности человечества больше, нежели это сделало изобретение презерватива".

Поэтому, логика развития человечества и специфика изменения цивилизаций и империй, их воплощающих - это бесконечная "игра в бисер" с людьми, ресурсами, ландшафтами, территорией, идеями и технологиям.
Тот, кто собрал у себя пристойный набор этих факторов к следующему раунду - тот может бежать дальше.

Но он - не победивший. Он - лишь один из не проигравших.